Икебана

Жизнь дарит особые моменты. Отблеск их ощущается порой всю жизнь. Как использовать эти моменты жизнь решает сама, хотя иногда кажется, что можно было мягче и нежней встречать везенья и обходить неудачи.

 

Лазарь Фрейдгейм

Икебана

    

Бег лет, кажется, устремлён в будущее. Но хорошо накатанная дорога ведёт обычно не в будущее, а из прошлого.

Наиболее осязаемой остаётся жесткая связь переживаний с неспокойным от волнений прошлым, со столь обычным сомнением в правильности пройденных троп. Мой приятель с неожиданной душевностью вспомнил очень личную историю в этаком узком мужском клубе с бокалами вина между партиями преферанса. Я попытаюсь пересказать её от первого лица, чтобы не вносить посторонние оценки в этот рассказ.

 

Ресторан: то ли банкет, то ли междусобойчик. Старая компания, в которой удовольствие доставляет не событие, а встреча. За соседним столом я увидел Раю. Я знал её давно. В течение половины прошедшей жизни мы часто оказывались в общих компаниях, на добрых домашних вечеринках. Некоторый жизненный опыт уже был крепко присоединен к шагам каждого. Ее традиционная полнота и улыбчивость не очень хорошо видящих глаз, всегда делали её привлекательной. Я относился к ней все годы доброжелательно, но нейтрально, а порой немного иронично. В те давние времена это был тяжкий крест в отношении к очень многому в окружающем мире.

  

Я говорю "увидел Раю" в отличие от "встретил", "знал", "видел", потому что вдруг увидел ее другими глазами. Вероятно, даже не совсем точно здесь сказать "глазами". Я увидел ее всем своим существом.

Из мягкой девушки она стала эффектно подающей себя женщиной, что не позволяло, не останавливаясь, пройти мимо. Глаза поблескивали, и влага слезинок делала их особо выразительными. Улыбка мягко приковывала. Рая и окружающее ее пространство окрасились совершенно неожиданными яркими тонами, райскими цветами. Не совсем исчезнувшая из характера ироничность не позволяет зацепиться за соблазнительное созвучие слов рай и Рая, но райские цветы, по-видимому, отсюда.

  

Я подошел к ней. Мы заговорили, как всегда приподнято оживленно, обо всем. Но в каждое слово мне хотелось втеснить особый оттенок нового восприятия. В сутолоке ресторанного застолья это не совсем получалось и, оборвав разговор на полуслове, я сказал, что обязательно как-нибудь позвоню. Она, тоже, как всегда, пожелала, чтобы я не забыл о своих намерениях. Она была всегдашней, я стал другим. Каждое её движение и даже воспоминание о нём обжигало. Её рабочий телефон мысленно стал самым необходимым номером. С ним хотелось соединиться ежеминутно: в вечерних сумерках, в ночном полусне, в дневном бреду. Одна рука тянулась к телефону, другая строго её отдёргивала. Мягкие, нежные черты её лица изматывающе часто стояли перед глазами. В голове мутилось от постоянного присутствия обворожительного образа.

  

Каждый телефонный звонок ей становился проблемой и событием. Для этого надо было остаться наедине с манящей ситуацией. Домашний телефон не располагал к этому, телефон в служебном кабинете не гарантировал от появления в любой момент неожиданного посетителя. (О мобильных телефонах ещё никто и не слышал, - даже странно сопоставлять жизнь наших чувств и галопирующий ритм обновления техники.) Спасением становился уличный телефон-автомат, до которого надо было добраться, исчезнув с работы. Я звонил, но далеко не всегда удавалось услышать её голос. С прерывистым дыханием, почти задыхаясь, я вёл светский разговор, иногда дополняя разговор к явному удовольствию собеседницы тёплыми комплиментами.

  

Её ответные доброжелательные слова ласкали слух. Но после разговора оставалось чувство опустошения. Недовольный собой, я строил планы следующего разговора, более откровенного. Его детали уточнялись в голове постоянно и когда начинали переполнять меня, выливались в следующий звонок. Я шёл к телефону в дождь и в стужу и, как заклинание самому себе повторял: я обязательно скажу, что очень хочу увидеть, что не могу больше ограничиваться только телефонными разговорами, предложу встретиться в один из самых ближайших дней. Я звонил, я говорил... Но строго продуманный текст не превращался в разговор, оставался подтекстом, неслышимым собеседницей. А вдруг это всё её вообще не трогает, не приходит ей в голову? И всё это мои сиюминутные фантазии... Меня же после каждого такого "случайного" разговора можно было буквально обкладывать льдом, чтобы не воспламенилась одежда.

  

Вспоминается старый анекдот про правоверного молодого еврея и раввина. Молодой человек пришёл за советом. Он рассказал трогательную историю своего греха. Он ехал в поезде. В купе с ним была молодая красавица. Всё в ней было прекрасно. Юноша был очарован попутчицей. Ему хотелось, чтобы она стала попутчицей его жизни, навсегда. Он пожирал её глазами, говорил завораживающие слова. В голове роились самые откровенные мысли, навеянные молодостью, красотой, уединённостью. "Какое наказание я должен принять? - закончил свою исповедь юноша. - Я ничего не совершил, но в своём сознании я сделал всё". Раввин задумался, мысленно перенесся на много лет назад и вынес вердикт: "Ешьте траву!" "Почему траву?" - в недоумении спросил молодой человек. "Вы - осёл!" - недвусмысленно резюмировал старец.

  

Прошли годы... Судьба свела нас на каком-то мероприятии вдали от Москвы. Это было забытое Богом, удаленное от цивилизации место, где все время было зажато между конференц-залом и гостиницей с рестораном. Обычная суета совещаний дополнялась фантастической неразберихой в голове и чувствах. Все нагрянуло вновь... Сознание вновь раздвигало рамки желанного и обусловленного. Ну, что я совсем тряпка и не могу сказать то, что невозможно удержать в себе? Мне ж не шестнадцать лет. А нужно ли всё это ей? Нет, возможно ли перешагнуть через реальность жизни, как сложатся отношения потом? Вопросов рой.

  

Обилие людей, контакты, суета-суета-суета... В один из последних дней я зашёл к Рае в номер, и мы очень тепло говорили. Я нежно поцеловал её руки, интонации и глаза могли досказать невысказанное. Но уединение оказалось мимолетным, и мы вновь оказались в вихре случайных событий.

  

Влюбленность в чем-то подобна нежному цветку, прикосновение рук к которому может привести к его увяданию. Но много самых прекрасных мгновений ассоциируются с красотой распускающегося цветка, стоящего на столе в изящной вазе. С сомнением делать или без сомнения не делать, - есть соблазн немножко переждать, и время само сделает выбор. Вкус травы давно знаком мне...

  

Прошло ещё много лет. Тепло и ласково разговариваем с Раей, встретившись с разных сторон американских океанов - с западного и восточного побережий. Среди новостей и комплиментов, принимаемых с не меньшим удовольствием, чем раньше, я впервые рассказываю эту историю о многолетней потаённой влюблённости. "Саша, а я не знала, что ты такой дурак! - без обиняков откликнулась моя давняя симпатия. - Я и не знала, что ты, наш умный Саша, замечал меня. Я думала, что только меня интересовали перипетии твоей жизни", - не без напряжения закончила она. Ненадолго отлучившись, она вернулась с сервировочным столиком, уставленным закусками. Ее глаза озорно искрились. Она поставила на стол две вазочки с букетиками сухих трав. Губы, казалось, шептали что-то важное. Разговор прекратился, время то ли остановилось, то ли пошло вспять...

  

Вся немолодая компания сидела беззвучно. Колоды карт и заново расчерченный лист для преферанса давно как бы примёрзли к столу. Каждый думал о своём. Жизнь дарит особые моменты. Отблеск их ощущается затем всю жизнь. Воспоминания звучат порой нежностью романсовых интонаций, а порой судьбоносными ритмами "Болеро" Равеля. Как использовать эти моменты, пережить - перепробовать, жизнь решает сама, хотя иногда кажется, что можно было мягче и нежней встречать везенья и обходить неудачи.